В латвийский городок Sigulda, точнее, в долину Gauja National Park эстеты с тонким пониманием красоты приезжают в первые недели октября — на листопад. Красные, желтые, зеленые и многих других цветов и оттенков деревья, вино из одуванчиков, сирени, райских яблок и березового сока, извивающиеся на холмах загадочные тропинки, скалы из песчаника с темными гротами, кошачьи отели, изысканные поместья с каминами и речной форелью на обед... Все это создает такую ни на что больше непохожую позитивную атмосферу, что даже несколько проведенных здесь дней можно укупорить в сознании, и потом — совсем как в фантастическом романе Брэдбери — выпивать небольшими глотками. Чтобы как раз хватило до следующего раза.

- Знаешь, кто такой циник? С точки зрения Фрейда? - спрашивал незатейливо одетый мужчина своего собеседника. Cпеша на автобус в Риге, мы так и не успели узнать мнения основоположника современной психологии. Но в окрестностях осенней долины Gauja поняли - самый прожженный циник (или просто неудачник?) тот, кто не приехал сюда восхищаться листопадом. Латвийский национальный парк прекрасен в любое время года, но в октябре он превращается в самые романтичные мечты о гораздо более лучшем прошлом.
“Лес победы” - именно такое название - Segewold (в латышском варианте Sigulda) дали этому месту немецкие рыцари, пришедшие почти девятьсот лет назад вместе с христианскими священниками. С традиционной по тем временам задачей - искоренять язычников и, главное, пополнять казну. Как обычно в подобных мероприятиях выбор у местного населения был невелик — или ты принимаешь “истинную веру”, или тебя зарубят мечом.
Сопротивляться толпе мужчин в доспехах решались не все, соглашались креститься - со всеми вытекающими последствиями в виде обязательных «десятин» - но в душе остались верны своим более близким по духу богам деревьев, рек и ручьев.
Что вовсе неудивительно в такой долине.

Понятие “gig” зародилось почти сто лет назад. Так называли концерт любительского ансамбля, который проводился на улице или клубе - без всякого расписания, по желанию артистов. При этом сборов за день хватало на несколько недель, а порой и месяцев. Про сегодняшний “gig” этого, к сожалению, сказать нельзя. Способ трудоустройства, когда человек работает на большую компанию, платит налоги, но не имеет медицинского страхования, минимальной зарплаты, пенсионных накоплений и даже количества смен, особо прибыльным не назовешь. Да и несмотря на то, что новый тренд охватывает все больше видов деятельности, никаких точных данных - сколько людей заняты в современном “gig,” экономисты не имеют. Лишь примерно известно, что в Uber числится два миллиона человек, в других подобных сервисах - типа доставки еды - только в Великобритании около пяти миллионов… Причем любого можно легко уволить и тут же заменить. Ведь для современных “gig” работников главный начальник - смартфон.

Uber, Yandex, Foodora и прочие извозческо-курьерские службы завлекают к себе слоганами типа “езди с нами и ты выиграешь”, предлагают гибкий график, достойный заработок и свободу. Хотя по крайней мере последней там точно нет.

Под благородными предлогами правительства прямо и косвенно побуждают людей покупать и продавать вещи, которые в прочих обстоятельства они бы не покупали и не продавали, производить товар, который не нужно производить, и вкладывать капитал в то, что не имеет смысла. Современное государственное стимулирование приводит к искажению реальности, вся экономика построена на основе бюджетного дефицита, и долг превратился в ключевой вопрос международной политики. Но, похоже, никто точно не знает, что это такое и как его осмыслить. О том, почему “деньги не священны, а нравственность не основана на выплате того, что принято называть налогами” рассуждает американский антрополог Дэвид Гербер в исследовании “Долг. 5000 лет истории.”

На протяжении большей части человеческой истории - по крайней мере, истории государств и империй - большинству людей усиленно внушали, что они должники. Ведь именно необходимость собрать деньги для уплаты налогов всегда была самой частой причиной того, что сегодня принято называть кредитом.

Сила понятия долг проистекает из незнания, что он из себя представляет. А если история чему-нибудь учит, то ее урок таков

Почему люди сочиняют так много анекдотов о бюрократах, в которых последние предстают бестолковыми идиотами? Единственный ответ, который никогда не берется в расчет, состоит в том, что они просто описывают реальность. К примеру, самый грандиозный научный проект XXI века под величественной шапкой Big science - “геном человека” - обошелся в три миллиарда долларов, десятки тысяч сотрудников усиленно занимались им в пяти странах мира, но единственным результатом стал давно известный факт, что наши гены ничем не отличаются от имеющихся у шимпанзе. То же самое происходит во всех научных исследованиях. Не найдено ни одного критически важного лекарства, зато громадные средства вложены в рекламу транквилизаторов и антидепрессантов.
О том, почему мы так и не изобрели телепортацию, увязли в “корпоративной культуре”, работой называются всевозможные “ наши миссии” и “наше видение”, демократия обозначает бюрократию, мечты не исполнены, а реальность превратилась в плохую имитацию, рассуждает антрополог Дэвид Гербер в книге “Утопия правил”.


Самый верный способ остановить прогресс в любой области человеческой деятельности - это единомыслие и контроль. “Железный закон либерализма или эра тотальной бюрократии” - так антрополог характеризует ситуацию, в которой мы все оказались.
Если еще в середине прошлого века бюрократия воспринималась как зло, и считалось необходимым с ней бороться

С античных времен, а то и раньше, человечество неоднократно предпринимало попытки определить соотношение “ценного” и “благого”, отделив термин “полезный” от понятия стоимости. Потом еще тысячелетия философы спорили, как все это взаимосвязано и связано ли вообще. К примеру, в теории “парадокса ценности” (известной, как парадокс алмазов и воды) поясняется - несмотря на то, что вода для человека намного нужнее, чем алмазы, цена последних гораздо выше - ведь добыть воду пока еще легче, чем драгоценные камни. Впрочем, речь не идет лишь о чем-то материальном. О том, почему нельзя заплатить за то, что не имеет цены, рассуждает антрополог Дэвид Грэбер в книге “Bullshit Jobs.”

Экономисты измеряют ценность в термине “полезность”. Степень же пользы определяется тем, насколько нужен тот или иной товар (или услуга). К примеру, когда кто-нибудь решает построить мост, он предполагает, что через него люди будут ходить на другой берег реки - к родственникам, за покупками, летними вечерами любоваться луной.
Но тот же самый мост может быть построен в месте, которое не заселено или просто нет надобности в переходе. (Что и делается в подавляющем большинстве на бюджетные деньги - тогда строители называют свою работу “дрянной”)
Или, например, одежда. Помимо чисто практической функции - прикрыть тело от холода и жары, она выполняет еще одну важную функцию - сделать вас красивее. Но почему одно платье отвечает требованию, а другое - нет?

“В настоящее время - говорил Бернард Шоу - те, кто выполняет самую тяжелую работу, оплачиваются ниже всего, у тех, чья работа полегче, и вознаграждение побольше. Однако больше всего получают те, кто ничего не делает”. Циничный Оскар Уайлд считал, что “работа - последнее прибежище тех, кто больше ничего не умеет”. Древние римляне и вовсе уверяли - “тот, кто предлагает труд за деньги, продает себя”, поэтому трудящиеся массы в те времена вызывали чувство легкого отвращения. А в XXI веке понятие full time опять становится опасным анахронизмом.
О причинах культа всеобщей занятости и о его вреде рассказывает антрополог Дэвид Грэбер в книге “Bullshit Jobs”.

Истоки наемного труда - не как средства заработка, а смысла жизни - тянутся в средневековую Северную Европу. Причины, как обычно случалось в те времена, были чисто религиозными. Но именно церковь тогда определяла законы, и возражать ей мало, кто смел. Поэтому каждый - вне зависимости от финансового состояния и происхождения - должен был первые семь-пятнадцать лет своей рабочей жизни прислуживать кому-нибудь. Родители и не думали возражать против передачи своих сыновей и дочек соседнему феодалу, взамен получая его детей.

Хотя экономика Финляндии не подает признаков стремительного роста, фирмы закрываются, новые торговые центры сообщают о недостаче клиентов и даже на многочисленных стройках частные предприниматели в желтых жилетах большую часть времени задумчиво перелистывают смартфон, два направления показывают небывалый рост. Первое - проведение всевозможных совещаний, конференций, корпоративов и семинаров, “поднимающих рабочий дух”, второе - заведения, в которых продают алкоголь. Чаще всего одно перетекает в другое.
О том, как развлекаются летними ночами в Хельсинки, рассказывает наш корреспондент Алексей Табаков.

За последнее время чрезвычайно расширился ассортимент ночной пищи. Если еще пять лет назад восемь из десяти передвижных киосков принадлежали выходцам из Тайланда и торговали лишь сосисками, бургерами и их производными, то сегодня недолгая прогулка из порта в сторону вокзала позволяет попробовать кухню всех континентов.

Считается, что ни одна уважающая себя современная фирма не может вести успешный бизнес “вручную”. К примеру, без алгоритмов уже не обойтись в сфере доставки товаров. Диспетчеры DHL, UPS, Bring и многих других компаний вздохнули свободней, когда набор правил, используемых программой, снял с их плеч груз механических и рутинных забот. Следом вздохнул бюджет этих компаний, когда с его плеч сняли половину диспетчеров. В целом все остались довольны. Кроме, конечно, самих диспетчеров - которых уволили.

Алгоритмы стали спасением для компаний, которые доставляют еду из ресторанов на дом. С сотнями одновременных заказов, которые нужно привезти хотя бы примерно в срок и в частичной целостности, предшественник искусственного интеллекта справляется гораздо лучше человеческой команды. По крайней мере, в теории.

“Рулить" несколькими десятками незнакомых с друг другом людей,