“Современные люди не в силах вынести, что они предоставлены самим себе и должны придать смысл своей жизни, а не получить его от каких-то высших сил. Они преклоняются перед идолами и мифами - государством, деньгами, бюрократами, и не хотят осознавать, что сущность любой системы состоит в подчинении совершенно бесконтрольной власти…” С этих слов немецкого социолога Эриха Фромма начинается книга “Бегство от свободы”, опубликованная в 1941 году, когда вся Европа была оккупирована фашистами. Абсолютно то же самое происходит сейчас. По утверждению автора, не имеет никакого значения, под каким знаменем выступают захватчики. Под гнетом “свободного демократического общества” люди также не замечают, как отказываются от своих желаний, ведут себя так, как диктует государство и начинают мыслить именно так, как этого хочет “общество”. Хотя выбор всегда остается за каждым конкретным человеком.

Главная опасность состоит в том, что сегодняшнее поле боя находится в наших собственных личных установках и в наших собственных общественных институтах. Когда мы рассматриваем человеческий аспект свободы, когда говорим о стремлении к подчинению или к власти, прежде всего возникают вопросы: определяется ли свобода одним лишь отсутствием внешнего принуждения или она включает в себя и некое присутствие чего-то? Чего именно? Что пробуждает в людях ненасытную жажду власти? Может ли свобода стать бременем

Если подсчитать все миллиарды, потраченные за год на пластиковые намордники, щиты, баночки для “тестов”, разработку “пандемийных” приложений и прочую дребедень, то выяснится, что на эти средства можно было бы накормить, обучить и вылечить большую часть населения Земли. Ненужные вещи всегда затратны. В начале индустриальной революции американец Генри Торо доказал это с помощью новой экономической теории. Заключается она в том, что стоимость любого продукта измеряется количеством жизненных сил, которое надо за него отдать - однократно или постепенно. И если стандартная экономическая теория делает акцент исключительно на денежной составляющей, то создатель альтернативной счел подобную арифметику нелогичной - ведь она не берет в расчет цену наших дней, часов и минут, потраченных на то, чтобы повысить прибыль. К примеру, какую пользу двести лет назад уставшие фермеры получали от дополнительного тяжкого труда? Медную кастрюлю лучшего качества и, возможно, неплохую повозку. Но стоит ли все это жизни, заполненной изнуряющей и отупляющей деятельностью?

Базовые идеи этой альтернативной экономики легко применить и к современному цифровому миру. Общие затраты на неважные вещи, которыми мы забиваем свою жизнь, превосходят весьма небольшие блага, обещаемые компьютерными приложениями или гаджетами. Более того - эти затраты накапливаются. И когда к активному присутствию, к примеру, в Twitter добавляется еще десяток других приложений, требующих постоянного внимания, ситуация становится критичной. Мы начинаем задыхаться под давлением потери времени и навязанных эмоций. В обмен же получаем цифровую имитацию медной кастрюли.
Сегодня наши права владеть, распоряжаться или пользоваться тем или иным продуктом зависят от того, в каком виде мы его приобрели: в настоящем или онлайн. Практически во всех сферах своей жизни - в залах судебных заседаний, в магазинах, в домах - технологические разработки образовали пропасть между реальными вещами (услугами) и их электронной иллюзией. К примеру, хозяин книжного магазина не может прийти в дом посреди ночи и забрать свою книгу назад. А вот электронным чтением (скачанным или ссылкой) владеет Amazon.

Если люди и научились чему-то во время научных открытий, так это тому, что вещи не всегда таковы, какими кажутся. Эмоции часто называют животными рефлексами, которые противоречат доводам разума. Так, если “примитивная” часть вашего мозга хочет сказать: нами управляют идиоты, то “разумная” ее сдерживает. Это внутреннее сражение является главной концепцией западной цивилизации и встроено во все социальные институты. Иерархические образования подразумевают, что эмоции заставляют нас совершать глупые действия, поэтому требуется контроль со стороны “мышления”, каковым почему-то считается государственное управление. Корни политкорректности растут из тотального убеждения, что без рациональности люди - просто звери. Но сказки, легенды, предания, а вместе с ними философы и писатели утверждают, что именно чувства придают миру смысл. По крайней мере, никакая бестелесная программа - компьютерная, правительственная или церковная - за десятки тысячелетий так и не смогла обрести человеческий интеллект.

- “Залезть на вершину дерева - это не маленький шаг к Луне. Это - конец путешествия -
итальянский профессор Лучано Флориди, исследующий социально-этические последствия цифровой трансформации, весьма скептичен в отношении непреодолимого влечения мейнстрима к искусственному интеллекту. - Если надеть инфракрасные очки и смотреть на мир через этот интерфейс, то человеческое тело и включенный компьютер не сильно отличаются друг от друга. Можно сказать, что при взгляде из этой перспективы в человеке нет ничего особенного - это только источник тепла. И тогда мы выглядим как “умный” тостер или цифровой холодильник. Вопрос только в том, правильный ли это интерфейс. А это зависит от того, что мы хотим узнать с его помощью. Хорош ли этот способ для понимания человеческой природы? Безусловно, нет. На таком уровне абстракции мы уже не можем выделить отличительные черты человека”.

“Страхом легче управлять, если мысли человека переключены с предмета страха на сам страх. Заставь его забыть о несовместимости пугающих его опасностей, о том, что все разом они не могут на него свалиться. Заставь его настроиться на то, что он должен вынести их стойко и терпеливо”.
Льюис Стейплз "Письма Баламута"

В салонах первого класса межконтинентальных лайнеров плывет мировой истеблишмент, устремив взгляд в мониторы своих ноутбуков из-под дежурно насупленных бровей. На шикарных пляжах модных курортов и дорогих яхт сидят женщины, одетые в дешевую лайкру, которую сделали дорогой, нашив на нее буквы из золота. 1% населения считает себя уникальным - лишь потому что владеет состоянием, превышающих то, что есть у остальных 6,9 миллиардов жителей Земли. Но абсолютно все, принадлежащие к “клубу избранных”, выглядят как клоны и так же ведут себя. За этой однообразностью скрывается страх, что вот-вот все рухнет. “Избранные” знают, как большинство из того, чем они пока владеют, на самом деле было оплачено государством. Они распускают слухи о своем великом могуществе, хотя умеют лишь разрушать и пугать, а единственное имеющееся в их наличии оружие - крайне примитивная имитация и обман.

Как уже всем давно известно, так называемый “неолиберализм” - это власть финансовых институтов и бирж. Точнее, их видимости. В последние десять лет “могучие” корпорации направляют на выкуп собственных акций на фондовых рынках наибольшую долю “прибыли” - цифровых “денег”, которые рисуются на компьютерах всевозможных банков, начиная с МВФ.
Но зачем этой имитации понадобилась либеральная идеология?

“История чересчур занята порожденными воображением нематериальными событиями, а ведь самая очевидная связь между человеком и окружающим миром задана тем, что человек - это биологический организм, подчиняется тем же законам, что и другие живые существа, за счет которых он живет. Он иссохнет без воды, умрет от голода без растений и животных, зачахнет без света. Поэтому стремление исключить из нашей истории биологическую природу столь же абсурдно, как и отрицание неразрывной взаимосвязи духа и тела. Природа - это не только то, что снаружи: вместе с нами она образует единое целое, а ее сила никак не связана с действиями человечества. Люди - всего лишь небольшая частица великого организма, который всегда доказывает превосходство и мощь, невзирая на все выдуманные законы, порядки и принуждения”.

- Имеет ли человек как индивид наиболее непосредственный контакт с природой или отношение к ней всегда определяется обществом? “Естественно, обществом” - хором скажет подавляющее большинство. Но элементарный контакт с природой обеспечивает каждому из нас его собственное тело. Телом человек обладает как единоличный владелец, в теле разыгрывается борьба за выживание, и оно представляет собой единицу более компактную, чем любая социальная система, - пишет немецкий профессор Йоахим Радкау в книге “Природа и власть”. - Между нашей внешней и внутренней природой существуют прочные взаимосвязи, и человек это всегда ощущал. Общество же способно исказить взгляд на естественные нужды. При этом чем более массовым и комплексным оно становится, тем более занято исключительно собой. И тем сильнее опасность, что мы окажемся неспособными реагировать на вызовы природы.

При этом самые страшные проблемы возникают, когда появляется стремление к “великим” решениям” - типа всеобщей глобализации. Ведь в отношениях между человеком и окружающим его миром не существует эволюционного закона, согласно которому централизация вела бы к прогрессу.

- Охрана среды - считает автор

“Я не знаю, что происходит, когда человек знает то, что он определенно знать не может. Там, где бессильны понятия и оценки, мы целиком зависим от дара интуиции” - Карл Юнг, основатель аналитической психологии, считал этот загадочный механизм принятия решений одним главных, который определяет отношение человека к самому себе и окружающему миру. Римлянин Анисий Боэций почти полторы тысячи лет назад описал интуицию как способность непосредственного “видения” самоочевидного знания, когда предельно ясно осознается именно итог. Платон считал, что “высший род бытия познается посредством интуиции”, а Эйнштейн утверждал, что “если не погрешить против логики, то вообще ни к чему нельзя прийти”. История знает немало доказательств мыслительной способности человека мгновенно проникать в суть, но сам феномен интуиции не понят до сих пор.

Наш мозг обладает чувствительными нервными клетками, способными произвести мгновенный анализ явления, ситуации или человека на основе очень незначительной информации. Мы неосознанно “прощупываем” мелкие детали, отбрасываем все лишнее и выделяем то, что действительно имеет значение. К примеру, мы с самого начала не верили в фальшивую “пандемию”, потому что подсознание твердило: что-то не так, чего-то не хватает. Чего именно? Как раз тех самых “незначительных деталей”, которые обычно важнее всего и придают любой истории правдивость и смысл.
Специалист по молекулярной биологии Сидней Бреннер обыграл принцип “не множь сущее без необходимости” и предложил новый термин - “метла Оккама” - для описания процесса, в ходе которого сторонники той или иной теории отметают в сторону все неудобные факты. Этот метод используется любыми пропагандистами, которые таким образом влияют на рассуждения и тип поведения непосвященной публики. Ведь отсутствие факта, сметенного в сторону - к примеру, “заразности и опасности” обычного ОРВИ - могут заметить только профессионалы в той или иной области. Для остального населения сформулированные пропагандой выкладки покажутся вполне убедительными. Просто потому, что люди не видят того, чего там нет.

“Обладая всем, о чем могли только мечтать предшествующие поколения, мы с ужасом осознаем, что утрачиваем смысл жизни. Мы страшимся социальных потрясений, которые кажутся удушающими и надвигающимися со всех сторон когда-то согласного мира. Трудности и разочарования в жизни стали так велики, что это приводит к горячему стремлению создать устойчивое общество. Желание порождает веру, и по мере усиления желания вера становится убеждением: можно создать новое общество, надежное и стабильное, гарантирующее всем хорошую жизнь. Но попадая в комфортные условия, мы утрачиваем стимулы к изменению. При этом зависимость не всегда видна. Преимущество машин так очевидно и так желанно, что мы обольщаемся и игнорируем цену, которую платим за их бездумное использование, а переход от полезной, но неразумной машины - к машине-манипулятору и даже машине-убийце не оценивается нашим сознанием как критическое изменение взаимоотношений человека с его изобретением”.

Более полувека назад психолог и психиатр Бруно Беттельгейм написал книгу “Просвещенное сердце”, где провел аналогию массового машинного государства с концентрационным лагерем. Пережив опыт узника Дахау и Бухенвальда автор пришел к выводу, что “дело ни в зверствах как таковых, а в примерах, обнажающих сущность государства массового подавления, причем примерах очень наглядных. Концлагеря служили нескольким целям, главная из которых - разрушить личность и превратить людей в послушную массу, где невозможно ни индивидуальное, ни групповое сопротивление. А заодно терроризировать остальное население, используя заключенных и как заложников, и как устрашающий пример в случае сопротивления. Кроме того, концлагеря были испытательным полигоном для “силовиков”.

“Не подлежит сомнению, что многие запреты существуют с единственной целью - для поддержания власти тех, кто может карать. Ведь любая иерархия возможна лишь при наличии приказов-инструкций, строгое соблюдение которых не позволяет представителям “низшего” класса чувствовать себя равными “высшему”. И когда некие персоны - основывая новую религию или обновляя старую - бомбардируют население приказами, они никогда не говорят от собственного имени. То, чего они требуют - им поручено. И сколько бы они ни врали, в одном пункте они всегда честны: они верят, что посланы. Впрочем, когда рушатся казавшиеся незыблемыми ментальные конструкции, и масса людей сплачивается против группы тех, кого они считают источником разрушительных приказов, то и “персоны”, и сама бывшая власть превращается в ряд испуганных, готовых к бегству стай”.

Более трети века Элиас Канетти разбирался в методах и приемах, к которым “истеблишмент” всех времен и народов прибегает для достижения своих целей. А затем изложил их в книге “Масса и власть”.
- “То, что история оказывается трагичной, мрачной, кровавой, властители не считают своей виной. Они говорят, что будь на их месте другой человек, все повернулось бы все равно точно таким же образом. Это обман. История не решает ни за кого. Массы подчиняются даже самому безумному приказу, потому что считают - сопротивление безнадежно: приказывает тот, кто все равно победит. А власть не допускает ни малейших сомнений - ведь силой обладает только выполненный приказ”.
Одурманенные страхом люди способны на самые ужасные поступки. А когда их заставляют отвечать за свои дела, они не узнают ни дел, ни самих себя. Они говорят, что этого не делали. И не всегда сознательно лгут. Даже если предъявлены показания свидетелей, если сомнений нет, они все равно твердят - этого не может быть, это не я, я не мог это совершить.

Почти сто пятьдесят лет назад девочка из африканского племени, чья территория стала очередной британской колонией, пошла за водой на речку