Все живые существа на Земле обмениваются друг с другом информацией. Деревья химическими сигналами сообщают об атаках грибка-паразита, птицы поют свои истории, медузы - излучают свет. Эти “разговоры” чрезвычайно важны, но - в отличие от человеческого языка - ограничены реальностью. Медузы не передают сигналами фейковые “новости”, птицы не меняют песню на “акции”, а деревья не делегируют “правоохранительным органам” полномочия по защите от грибка. Люди же с помощью слов не просто объясняют мир - они его создают.

Язык и речь являются неотъемлемой частью жизни человека. Мы настолько привыкли к тому, что умеем говорить, что перестали этому удивляться. И даже не осознаем, каким образом слова и мысли отражаются на том, как мы живем.
Нам нужно обязательно объяснить то или иное явление, придумав ему, название. Которое в итоге и становится руководством к деaйствию.
Так, определяя группу индивидов как “карателей”, мы не только формируем негативное отношение, но и ощущаем призыв к их уничтожению. А когда все та же группа называется “представителями государственных органов”, мало, кто найдет в себе смелость не подчиниться.
“Указ мэра” воспринимается как обязательный к исполнению, а “издевательства упыря” непременно нарушаются - хотя имеется в виду одно и то же физическое лицо.
Именуя крушение бульдозерами городов и заливание их в бетон “реконструкцией” и “реновацией” мы соглашаемся, что все это “ради нашего блага”. Если называем все то же самое растерзанием и разрухой, начинаем протестовать.
Исследователи критически важных потоков энергии - от еды до электричества - объединили два понятия их узурпирования. Микропаразиты - грибки, бактерии, насекомые препятствуют нашим усилиям в получении достаточного количества пищи, уничтожая злаки, поражая домашних животных или самого человека.
Макропаразиты пользуются набором средств “социального контроля” над потоками энергии - от рабства до добровольного подчинения малочисленной группе в “демократических” обществах.
И хотя макропаразиты приносят намного больше вреда, чем жуки и червяки, мы называем их “властью”, а не травим пестицидами. Совсем даже наоборот - воспринимаем провозглашаемое ими социальное устройство как “разумное”, “естественное” и “само собой разумеющееся”.
Возможно, лишь до тех пор, пока очередной Эжен Потье не напишет проникновенное: «Вставай, проклятьем заклейменный»…

“Из того, что всем кажется, что это так, не следует, что это и есть действительность, - утверждал австрийский философ Людвиг Витгенштейн. - Сами по себе слова не несут смысловой нагрузки - он проявляется лишь в их использовании – то есть, в поступках. Именно поэтому нужно внимательно следить за тем, что мы говорим и делаем”.

Большинство людей представляет себе язык как то, что написано в учебниках - набор слов и правил, по которым их нужно сочетать. Они уверены: можно понять значение слова, посмотрев, как это сделано в словаре.
Но вот будет ли оно точным? К примеру, что такое стол? Допустим, это кусок дерева, к которому приделаны четыре ножки. Но ведь столы бывают и пластиковыми, и каменными, и у них может быть только одна ножка посередине.
Простое слов “дом” относится к деревянным избушкам, к железобетонным небоскребам и к абстрактной территории, которую мы считаем своей.
Поэтому все словарные определения - неполные, так как всегда найдется что-то, что от нас ускользнуло.
Но если невозможно понять в точности, что обозначают отдельные слова, то что значат целые предложения?
На этот вопрос нет точного ответа.

Больше полувека назад американский лингвист Ноам Холмский изменил чисто филологический подход к пониманию языка. Он доказал, что слова - всего лишь строительный материал - составные части, всегда ограниченные в количестве. Сам же язык - это бесконечное количество смыслов, которые конструируются человеческим умом из лимитированного набора слов. При этом если последние человек усваивает извне, то собственно язык - нечто, заложенное от природы.
Это, прежде всего, мыслительный процесс, уникальный для человеческого мозга.

Именно язык позволяет нам создавать у себя в уме такие многоуровневые конструкции, как, к примеру, “талантливый музыкант”. Чтобы понять это словосочетание, надо осознавать саму идею таланта - как уникальных врожденных способностей, значение врожденности - то есть, предопределенности в ходе развития, идею “склонности” - статистической вероятности, идею музыканта - как человека, производящего музыку… Такое вложение смыслов один в другой и есть язык.
По мнению Ноама Холмского, с нуля выучить язык невозможно - он заложен в нас изначально, а в ходе обучения просто приобретает физическую форму слов и предложений.
Действительно, если представить, что дети вообще ничего не знают о структуре речи, то скорость, с которой они усваивают сложнейшую систему лексики и синтаксиса просто не поддается объяснению. Если только не допустить, что у них есть нечто вроде мозгового модуля, заложенного генетически и настроенного на речевые потоки вокруг.
Язык в таком случае не продукт разума, а собственно разум и есть.

Ноам Холмский считал, что язык - это вырвавшееся наружу мышление.
Другой ученый - Дэвид Сепир - утверждал обратное - что мышление это усвоенный извне язык, поэтому смысл окружающего мира зависит от того, какими словами его описывать.

К примеру, время - абстрактное понятие, которое нельзя пощупать или увидеть. То, как мы его понимаем - в секундах, годах или тысячелетиях - определяется исключительно выражениями человеческого языка.
Камень или компьютер кажутся нам бессмертными. Но ведь рано или поздно от них не останется и следа. Тогда как как живые существа, постоянно исчезая по одиночке, продолжают существовать как вид в течение миллиардов лет.
С этой точки зрения человек к бессмертию гораздо ближе – ведь слова живут до тех пор, пока их кто-то понимает.

Язык меняет восприятие и более наглядными способами. Так, в русском языке синий и голубой - разные цвета. В английском - один и тот же “blue”. Именно язык позволяет русским видеть два цвета там, где англичане видят один.
Жители глубинки Австралии не используют традиционные “налево - направо”, говоря вместо этого “на север, юг или восток”. Поэтому даже когда их заводишь в заполненный офисами небоскреб, кругами проводишь несколько раз, они все равно безошибочно определяют ту или иную сторону света.

Или взять категорию рода, согласно которой все существительные делятся на мужской или женский.
О том, что “Бог” - “отец”, а Земля - “мать” гласят легенды практически всех народов мира. Отсюда и наше отношение – Бог внес свою частицу, которую Земля породила, вырастила и до сих пор продолжает кормить.
Более обыденный пример: в немецком языке слово “мост” - женского рода, и рассказывая о нем, немцы с большей вероятностью скажут, что он красивый и элегантный - то есть, опишут прилагательными, которые ассоциируются с женщиной. В испанском - “мост” мужской, поэтому он “сильный и крепкий”.
Лишь в редких исключениях - типа финского - рода нет вообще: ни мужского, ни женского, ни среднего. Эта “гендерная нейтральность” проявляется во всем: от внешности и самоощущения до молочных продуктов, в которых все «без» - жирности, лактозы, глютена, а теперь уже и без самого молока.

Нам кажется, что если взять какое-нибудь слово из одного языка и найти ему буквальный эквивалент в другом, то оно будет значить то же самое. Это не так. Даже слова, обозначающие простые понятия, в разных культурах имеют сопутствующие значения, используются в самом разном контексте и вызывают разные ассоциации. К примеру, русское «пилить бюджет» (с явным негативным посылом) в английском звучит как «participatory» - то есть, нейтральное «участие» или «распределение».

На протяжении тысячелетий выдвигались теории о влиянии языковых моделей на мышление, образ жизни или явление реального мира. К примеру, “флаг” - чисто формальное обозначение раскрашенного кусочка ткани, который висит на доме, корабле или во дворе.
А вот “знамя” - символ великой победы, и тогда оно “гордо реет”.
Или сокрушительного поражения, поэтому бросается на площадь в перчатках - чтобы подчеркнуть отвращение к поверженному врагу.

Гипотеза лингвистической относительности утверждает, что люди, говорящие на разных языках, думают также по-разному. Билингвы признаются – их поведение зависит от того, какую речь они в данный момент применяют.
В начале XIX века немецкий филолог Вильгельм Гумбольдт доказал, что именно язык является “воплощением духа нации и основной движущей силой”.
Современные исследования подтверждают, что речь (письменная или устная) – не просто классификация, а отражение различных взглядов на мир.
Если взять тех же финнов с их тотальным подчинением «правительству», ЕС или электронным системам и проследить возникновение их письменности, то выяснится, что четыреста лет назад она была придумана ярым последователем протестантизма с главным посылом - «закон душу устрашает».
Или, к примеру, объяснение с точки зрения лингвистики причин тех или иных событий. В Японии (стране самураев и камикадзе) существует пассивная форма глагола, которая обозначает: поскольку субъект «был вынужден» предпринять действия, он не несет ответственности ни за него, ни за его результаты.
Конечно, то же самое можно сказать и на других языках – допустим, русском или английском. Но для этого придется использовать дополнительные сочетания и даже отдельные предложения.

Если сравнить русское слово “друг” и английское “friend”, то при всем кажущемся сходстве в первом случае оно обозначает близость людей, степень доверия и готовность всегда прийти на помощь в сложных ситуациях. Во втором – это всего лишь человек, с которым можно приятно провести свободное время, то есть, “приятель”.
Те, кто говорят: “в комнате - ни души” более сочувственно относятся к окружающим, чем утверждающие: “there are nobody in the room”.
Хотя в международной просьбе о помощи - SOS - речь все-таки идет о душах.

Одни исследователи считают, что русский язык просто очень экспрессивный, многоплановый и невероятно эмоциональный, а европейские - более прагматичны, поэтому в них дается точное описание ситуации.
Другие уверяют, что язык – это не что иное, как духовное ДНК. Как через биологические гены передаются физические признаки (цвет кожи, рост, густота волос), так через речь наследуются образ мышления (и, соответственно, поведения), который «иноязычный» никогда не поймет. Взять то же русское: «Как дела? – Ничего» или «Да нет, это неважно (или чрезвычайно важно»).
Но в любом случае величие нации определятся тем, можно ли про нее сказать, что она говорит на языке Пушкина, Шекспира, Гюго, Драйзера или Гете. И ничем другим.

Впрочем, кроме прямого смысла слов в человеческом языке есть нечто, что мы не озвучиваем, но подразумеваем. Поэтому одни и те же слова иногда означают разное. В каких-то случаях даже комплимент может быть воспринят как оскорбление.
Как же мы определяем, в какой ситуации радоваться, а в какой оскорбляться?

Лингвисты называют эту не высказанную часть речи импликатурами - от латинского implicatio (“связь, переплетение”), когда информация присутствует в тексте в скрытом виде, но при этом явно не выражается.
Импликатуры - как прием манипулирования - особенно популярны в рекламе, в том числе и потому, что написавшего текст невозможно привлечь к ответственности за “недостоверность” информации. К примеру, производитель соков принижает товар конкурентов, рекламируя свой: “эти уж точно без всякой дряни”. Ничего плохого про другие марки не говорится, но именно эта недосказанность подразумевает, что в соках конкурентов содержатся искусственные добавки.

Человеческая речь слишком сложна для простого описания в учебниках в том числе и потому, что характеризуется массой коммуникативных нюансов. Важны не только слова и их значения, но и неозвученный замысел, которые говорящий в эти слова вкладывает.
Те же импликатуры мы используем постоянно - именно для намеков на истинность или ложность информации.
К примеру, вам нужно оценить рекомендательное письмо на должность преподавателя, врача или инженера, в котором говорится, что он пунктуален и политкорректен.
Скорее всего, вы решите, что эта кандидатура вам не подходит. Почему?
Как раз из-за недосказанности. Претендент может быть прекрасным специалистом или, наоборот, никаким. Но именно тот факт, что информация пропущена, приводит к тому, что в итоге вы его не выбираете.

Автор теории импликатур Герберт Грайс утверждал, что она основывается не на значении употребленных слов, а на том, каким образом они использованы и восприняты. По его мнению, связь между высказываниями и подтекстами, которые в них заложены, рациональна. Подразумеваемый смысл может быть спрогнозирован, исходя из предположения, что говорящий следует коммуникативным максимам.
Их несколько:
- Максима качества: cтарайся, чтобы твое высказывание было истинным. Не говори того, что считаешь ложным или для чего у тебя нет достаточных оснований.
- Максима количества: высказывание должно содержать не меньше информации, чем требуется (для выполнения текущих целей диалога). Высказывание не должно содержать больше информации, чем требуется.
Максима релевантности: говори к месту.
Максима способа: избегай непонятных выражений и неоднозначности.
При этом Грайс не требовал выстраивать всю эту логическую цепочку каждый раз - подтекст улавливается интуитивно. Он лишь утверждал, что импликатура в принципе всегда может быть логически выведена из максим, хотя и может быть неопределенной, потому что существует бесчисленное множество возможных ее интерпретаций.

Различие между тем, что было сказано, и тем, что имелось в виду - яркий пример того, насколько многогранны возможности человеческого языка.
Но несем ли мы за то, что подразумевали, такую же ответственность, как за то, что сказали вслух?
К примеру, во время фальшивой “пандемии” с агитационных плакатов страшные пластмассовые существа призывали: “помоги нам спасти жизни”. Про штрафы и запреты не было сказано ни в одной “рекламе”.
Хотя штриховались-то как раз поэтому, а вовсе не из-за страха “заболеть”.
Организаторов “пандемии” люди называли фашистами, полицаев, выписывающих штраф - “зондеркомандами”, а саму “спецоперацию” - войной.

Метафора - одна из важных особенностей человеческого языка, когда в виде образа выражается суть предмета, объекта или явления.В переводе с древнегреческого оно означает - “перенесение”.
Древние греки считали всю природу живой, а себя - ее неразделимой частью.
Но и мы - сверхрациональные люди - говорим про кого-то жестокого, что “у него каменное сердце”, в нерешительности нас одолевает “червь сомнения”, ветер за окном “воет”, а солнце “встает”. Пусть даже при этом у мировых властей “наступил паралич”, а система “бьется в конвульсиях”.

Кстати, почему абсолютно все “государственные органы" превращают живой человеческий язык в нечто громоздкое и непонятное? В исследовании о глупости бюрократии Дэвид Гребер утверждал, что все очень просто - разрастающийся бюрократический аппарат создает цепочки скучных и бессмысленных действий. Невнятные протоколы, указы и инструкции - отражение этой бессмысленности. Бюрократическая машина вовсе не заинтересована в том, чтобы донести до стоящих “внизу” то или иное сообщение, поэтому ее язык минимально приспособлен собственно для передачи.
То же самое касается и финансовой системы с ее “индексами” и прочими туманными, но абсолютно бессмысленными терминами.

Но если “банкиры и вампиры” всегда были далеки от народа, то виртуальная “реальность” внесла катастрофические изменения во всю человеческую речь. Ведь что такое “цифровизация”, как не упрощение?
К примеру, скорость и доступность автоматического перевода преподносятся как «прогресс» и «инновации». Только вот нужны ли они нам без понимания смысла?
Ведь перевод – это не просто преобразование слов с одного языка в другой. Это процесс гораздо более сложный, когда в первую очередь необходимо чувствовать - какое именно выражение в том или ином контексте наиболее подходящее. В то время как все программы машинного перевода работают лишь на основе баз данных, в которые введены десятки и сотни самых разнообразных словарей.

Поэтому автоматизировать бесчисленное множество нюансов, из которых состоит наша речь, не получается. Хотя и провозглашается, что можно выразить «спектр чувств» пиктограммами или стикерами. То есть, кружочками желтого цвета или кулаками с поднятым вверх (или вниз) пальцем, которые якобы передают наш смех, гнев, плач, одобрение или грусть.
На самом деле эти значочки, изобретенные лет пятьдесят назад японцем, не просто оскорбляют человеческий язык. Они разрушают наше умение говорить и писать, заменяя его суррогатами низкого качества.

Ноам Холмский одним из десяти способов управления обществом называет как раз “возвеличивание посредственности”. С помощью электронных СМИ в население внедряется мысль о том, что быть тупым, пошлым и невоспитанным - это круто.
Посредственность в современном мире - главная черта всего от религии и науки до искусства.
Все хорошо для достижения одной цели - не допустить, чтобы люди имели возможность расширить свое сознание до бескрайних просторов реальности.

Ирина Табакова

P.S. Уважаемые читатели!

Финские фашисты не ограничились закрытием счетов нашего независимого СМИ, и отобрали у нас офис и единственное жилье. Но мы по-прежнему продолжаем печатать наши статьи и готовим к печати книгу "Постгуманизм". Реквизиты для финансовой поддержки на карты Сбербанка:
4276160926908345
или
5469380087807355